Материалы журнала "Tennis Magazine"

Предлагаю Интервью Тони Надаля для Tennis Magazine найденное в "недрах"всемирной паутины... ;)...

http://s006.radikal.ru/i215/1009/18/beac6f6ab9b3.jpg

В каком-то смысле – и в этом нет намерения его принизить – он является частью декораций: Тони играет существенную роль в мировом теннисном пейзаже. Все, конечно же, знают дядю и тренера первой ракетки мира, но что нам на самом деле известно об этом человеке, которого редко можно увидеть без кепки, словно бы служащей ему защитой, и которому присущ добродушный стиль «профессора» теннисных наук, который всем нам хотелось бы иметь? Совсем немного. В этот раз мы внимательно выслушаем то, что расскажет нам этот тренер – и не только тренер! – чтобы вместе с ним постичь суть механизмов, которые позволили ему постепенно, камушек за камушком, выстроить то, что является одним из самых больших феноменов в истории спорта. Своими исполненными здравомыслия рассуждениями, ведущим мотивом которых являются воспитание и труд, «дядя Тони» раскрывает перед нами линию невероятной судьбы Надалей. По ходу этого интервью мы начинаем лучше понимать, каким образом Рафа стал Рафой…

http://s54.radikal.ru/i145/1009/da/4af38b0d19bb.jpg

Tennis Magazine: Тони, все знают Вас как дядю и тренера Рафаэля Надаля, но гораздо меньше мы знаем о вашей собственной жизни. В этом году Вы отметили свое 50-летие (T.M.: он родился 17 февраля 1960 г. в Манакоре). Не могли бы Вы коротко описать эти полвека?
Тони Надаль: Что я могу сказать (улыбается)? Как и все в нашей семье, я родился на Майорке и по-прежнему живу здесь, в Порто-Кристо. У меня трое детей, одна девочка и два мальчика 9, 7 и 6 лет. Я был вторым ребенком в семье после Себастьяна, отца Рафаэля. У меня есть еще два брата (T.M.: один из которых – Мигель Анхель, бывший футболист ФК «Барселона») и сестра, которые довольно намного меня моложе. Как вы знаете, мы очень спортивная семья, но я был первым, кто начал играть в теннис. Я перепробовал много видов спорта, включая, конечно же, футбол, но кроме этого плавание, настольный теннис (пинг-понг), причем в этом виде спорта я достиг неплохих результатов, так как я был чемпионом Балеарских островов среди юниоров. С 14 лет я начал играть в теннис.

T.M.: Что пробудило в Вас интерес к этому виду спорта?
Тони: В 1972 году я сумел поехать на турнир серии Мастерс, который проходил в Барселоне. В тот год я увидел, как его выиграл Илие Настасе, и он стал моим кумиром. И тогда я начал играть в теннисном клубе Манакора, нынешнем клубе Рафы, членом которого я был с 1974 года.

T.M.: Кстати говоря, Вы быстро достигли очень хорошего уровня…
Тони: Давайте не будем преувеличивать. Можно сказать, что я был хорошим теннисистом регионального или национального уровня. Я входил в группу А 2-ой категории в Испании (T.M.: тем не менее, эта категория объединяла 30 лучших игроков Испании). После этого я уже не принимал участия в большом количестве турниров, так как помимо этого я учился в Барселоне. Я занимался юриспруденцией, потому что этого хотел мой отец, а также историей, потому что это меня больше интересовало. В более широкой перспективе я не был так уж страстно увлечен учебой. Я не представлял себя работающим в этой области, так как быстро понял, что у меня нет нужного потенциала.

T.M.: Каким игроком Вы были?
Тони: У меня был такой же стиль, как у Хосе Игераса (улыбается). Я делал очень мало ошибок и имел хорошую физику. Проблема заключалась в том, что я не обладал силой удара. Мне не хватало агрессивности. Мой бэкхенд был такой, как надо, но форхенд был не очень хорош.

T.M.: Как Вы зарабатывали на жизнь, прежде чем стать тренером Рафы?
Тони: Меня очень интересовал спорт, поэтому в конце концов я получил диплом тренера и начал преподавать в клубе Манакора. Мой брат Мигель до того, как стать профессиональным футболистом, тоже занимался в этом клубе и делал большие успехи, ведь он стал чемпионом Балеарских островов среди юниоров. У нас было довольно много очень хороших юниоров. В нашей теннисной школе превосходное качество обучения, это одна из лучших школ на Балеарских островах.

T.M.: А потом появился Рафа…
Тони: Рафа очень хорошо смотрелся среди остальных детей. Впервые я начал тренировать его в теннисной школе, где он начал заниматься в 1990 году в возрасте 4 лет. И, кажется, всего лишь пару лет спустя, в 1996 или 1997 году, я целиком сосредоточился на работе с Рафой. Но не потому, что мы решили, что он станет профессиональным игроком. Для этого было еще слишком рано. Это решение было принято потому, что так было легче. Рафа начал играть на большом количестве турниров, и нужен был кто-то, кто бы его сопровождал. Отец Рафы предпочитал, чтобы это был я, и, кроме того, он обеспечивал финансовую поддержку.

http://s002.radikal.ru/i198/1009/92/173c5ea3f498.jpg

T.M.: Итак, Вы взяли на себя заботу о маленьком Рафе и тогда Вы приняли, возможно, наиболее важное решение в его жизни: дали ему играть левой рукой при том, что он от природы правша.
Тони: Нет! Это легенда… На самом деле это неправда. Вначале он играл двумя руками, используя одну из рук в качестве направляющей. У меня сложилось впечатление, что он сильнее с левой стороны, чем с правой. И тогда я решил, что он левша – все очень просто. Кроме того, хотя ел он правой рукой, но в футбол тоже играл левой ногой. Однако, не было такого, чтобы я сказал: «Ему нужно играть левой рукой, потому что так он будет намного сильнее». Просто, поскольку я не совсем уж глупый, я посоветовал ему использовать более сильную руку. Вот и все. Кроме того, я не думаю, что это такое уж преимущество – быть левшой. Взгляните на лучших игроков мира: их не так много среди них. Нет, единственное, что я действительно посоветовал Рафе в возрасте 10 лет, так это чтобы он перестал выполнять форхенд двумя руками, потому что ни один из топ-игроков не имел двуручного форхенда, и я не мог себе представить, что мой племянник будет первым. Так что это все. Был ли бы Рафа сейчас так же силен, если бы использовал правую руку? Мы этого не знаем и никогда не узнаем.

T.M.: Итак, когда Вы начали тренировать только одного Рафу, была ли для Вас первоочередной глобальная техническая задача?
Тони: Нет, вовсе нет. Если вы хотите, чтобы ваша работа с кем-нибудь шла по нормальному, здоровому пути, то первоочередная задача состоит в том, чтобы привить чувство ответственности. Даже будучи ребенком, Рафа должен был быть хозяином своих собственных теннисных решений. Далее, моя философия как тренера заключается не в том, чтобы говорить игроку: «Ты должен бить по мячу так-то и так-то, потому что именно так выполняется этот удар». Это неправильно, и легко увидеть, что у множества игроков существует множество разных технических приемов. Я скорее склонен говорить игроку: «Неважно, каким образом ты обработаешь мяч, но ты должен послать его туда-то, с такой-то скоростью и с таким-то результатом». Я имею в виду, что нужно глядеть дальше техники. Прежде всего необходимо знать и понимать игру. На самом деле, основная работа происходит на уровне ментального принятия решений. Работая с Рафой, я всегда ставил перед ним ближайшие цели. Каждый день он должен был играть лучше, чем вчера. Это важнее техники. Конечно, я много работал и над чисто техническими аспектами, иначе что бы я был за тренер!

T.M.: Сейчас Вы по-прежнему используете с Рафой те же тренировочные методы?
Тони: Да. Но, в конце концов, всегда нужно адаптировать свою философию к тому типу игрока, с которым ты работаешь. Если бы я тренировал Федерера, я, вероятно, делал бы больше технической работы, потому что его игра сильно зависит от техники, и ее нужно поддерживать. Федерер – не такой игрок, чтобы работать ногами (бегать) весь день напролет.

T.M.: Вам очень бы хотелось тренировать Федерера?
Тони: Нет, это не то, что я хотел сказать (улыбается). Знаете, когда Рафа уйдет из спорта, я не думаю, что я мог бы тренировать какого-то другого игрока. Это было бы сложно. Я думаю, что буду снова тренировать детей.

http://s002.radikal.ru/i199/1009/b4/3dff6c198855.jpg

T.M.: Игра Рафы более характерна, чем у других, менее академична. Это обусловлено тем, что Вы давали ему больше свободы на техническом уровне?
Тони: Трудно сказать. У Рафы очень основательная база на техническом уровне. Со временем он выработал свой собственный стиль игры, и, действительно, он сильно отличается от игрового стиля других. Поскольку мы много играли на грунте, я сосредоточился на его форхенде, топспине и стабильности. Для меня это были три наиболее важных момента.

T.M.: Еще один момент, который, без сомнения, не менее важен для Вас не только как для тренера, но и как для дяди, это воспитание. Сегодня люди аплодируют ему в особенности за его безупречную воспитанность.
Тони: Да, это правда. Это имело существенное значение по двум причинам. Во-первых, намного легче работать с человеком, у которого примерное поведение. Во-вторых, как Вы уже сказали, это из-за того, что Рафа – мой племянник. Мне не хотелось, чтобы у людей складывалось о нем плохое представление. Но мне не пришлось много работать в этой области. Рафа всегда был покладистым мальчиком. Я не помню, чтобы он когда-нибудь плохо вел себя на корте; он никогда в своей жизни не сломал ни одной ракетки. Вообще я думаю, что люди слишком часто пренебрегают вопросами воспитания. Я помню, что сказал однажды Рикардо Пьятти, тренер Ивана Любичича, во время коллоквиума в Италии: «Проблема сегодня состоит в том, что если вы спросите у отца, предпочитает ли он видеть своего сына чемпионом Ролан-Гаррос или хорошо воспитанным ребенком, то он выберет первое». Кроме того, и выигрывать Ролан-Гаррос легче, если у тебя хорошее воспитание, потому что это означает, что ты дисциплинирован, умеешь слушать и умеешь признавать свои ошибки.

T.M.: Правда ли, что когда Ваш племянник был ребенком, Вы заставили его поверить, что обладаете магическими возможностями?
Тони: Да (улыбается). Рафа был младшеньким в семье, и общение с ним всегда было для всех большой забавой. В шутку я заставлял его верить в самые разные вещи: что я был звездой в футбольном клубе «Милан», что я пять раз выигрывал Тур-де-Франс на мопеде (смеется)… Да, я говорил ему и про свои волшебные способности. Однажды (ему тогда, должно быть, было 7 или 8 лет) нам не хватало одного игрока в группе 12-летних для участия в командных соревнованиях. Я взял его вместе с нами и, чтобы успокоить его, сказал, чтобы он не волновался, если матч будет складываться плохо, потому что я обладаю способностью вызывать дождь. Дело было зимой. И когда в начале матча завязалась борьба, то начался дождь, и тогда Рафа повернулся ко мне и сказал: «Все в порядке, можешь остановить его, я и так выиграю!» Еще был случай, когда мы смотрели по телевизору матч с участием Ивана Лендла. Это был повтор уже прошедшего матча, во время которого Лендл снялся. А Рафа этого не знал. И в тот самый момент, когда Лендл собирался сняться, я сказал ему: «Ну вот, сейчас я сделаю так, что Лендл проиграет». Он не мог поверить своим глазам. И таких примеров было много.

T.M.: Когда Вы возвращаетесь мыслями к тем моментам и смотрите на него сейчас при всех его невероятных достижениях, нет ли у Вас чувства, что это Вы теперь не верите своим глазам?
Тони: Меня удивляет его карьера, да. Потому что я оглядываюсь вокруг нас и вижу множество игроков, которые так же хороши, как он: Маррей, Джокович, Гаске, например… Все это игроки, которые, возможно, обладают большей легкостью в выполнении ударов по мячу. И, тем не менее, карьера Рафы намного лучше, чем у них всех. Вы спрашиваете меня, удивлен ли я. Да, я удивлен. Я скажу даже больше: я не понимаю этого.

T.M.: Но не думаете ли Вы, что у Рафы есть нечто большее, чем у других, в этом отношении?
Тони: Да, наверное так. У него невероятно интенсивная игра и хороший менталитет. Я думаю, что его ментальный контроль лучше, чем у других.

T.M.: В самом начале его карьеры многие люди говорили: «Его игра слишком интенсивна, он долго не продержится…»
Тони: (перебивает) Но многие люди говорят всякие вещи, совершенно не понимая, о чем они говорят.

T.M.: Так Вы не разделяете этого мнения?
Тони: Нет. Нужно изначально понимать одну вещь. Когда он появился в туре, он был очень юн и, на самом деле, не готов ко всему этому. Он впервые вошел в число 200 лучших игроков мира в конце 2002 года, и мы не ожидали, что это произойдет так быстро. Однако, внезапно перед ним встала необходимость повышать свой уровень, чтобы идти в ногу с туром. Весь год Рафе приходилось играть против взрослых, в то время как он сам был еще совсем мальчиком. При этих обстоятельствах единственное, что он мог делать на корте, это бегать, причем везде и всюду. Да, правда, что в начале карьеры, он ничего кроме этого не делал. Однако, люди часто прилепляют к нему этот образ, не замечая того, что его игра постепенно развивалась. Сегодня, если вы реально взглянете на него, то увидите, что он бегает не больше, чем другие игроки на корте. Это правда, что его форхенд не так быстр, как у Содерлинга, потому что он учился играть с более сильным вращением. Но посмотрите последний финал Ролан-Гаррос и вы увидите, что Рафа бегал намного меньше, чем Содерлинг. То же самое, если вы посмотрите полуфинал Уимблдона против Маррея, но в другом контексте. Это должно означать, что у него хороший теннис, no? Если бы Рафа начал свой путь в туре позже, уже полностью сформировавшись, то, конечно же, люди не говорили бы так о нем.

T.M.: А как насчет будущего? Будете ли Вы и дальше работать над развитием его игры?
Тони: (подумав) Самое важное – каждый раз делать что-то лучше, чем в предыдущий день. Потому что если ты перестаешь совершенствоваться, то с тобой покончено. Так что я бы назвал это скорее не развитием, а совершенствованием.

http://s56.radikal.ru/i151/1009/68/13cc361712de.jpg

T.M.: Огорчает ли Вас то, что люди больше говорят о его физике и ментальных возможностях, чем о его технике и таланте?
Тони: В наши дни людям хочется говорить обо всем, не сильно углубляясь в суть дела. Нужно смотреть на вещи более пристально и с большей объективностью. У определенных людей существует мнение, что Рафа не обладает очень хорошей техникой. Но что это такое - техника? Это когда ты бьешь по мячу очень сильно, выполняя очень красивое движение, но при этом один раз из двух мяч уходит за пределы корта? Или когда у тебя очень хороший форхенд, очень хорошая подача, но нет бэкхенда? Нет. Для меня техника – это способность направить мяч в любую точку, куда тебе хочется, чтобы он приземлился, и при этом неважно каким ударом. И именно это может делать Рафа. Так что, может быть, у него и нет такой же техники, как у Федерера, но техника у него отличная. Хороший форхенд, хороший бэкхенд, который он способен выполнять резаным ударом, правильный удар с лета… Он обладает умениями, которые позволяют ему делать очень многое.

T.M.: В целом нет ли у Вас впечатления, что талант Рафы часто недооценивают?
Тони: Я не знаю. В любом случае люди могут думать все, что им хочется. Для меня это не проблема. На самом деле я думаю, что они переоценивают его физические данные. Если сравнивать его с французскими игроками, такими, как Монфис или Цонга, то я бы сказал, что у них физика лучше, они имеют более крепкое телосложение. Говорят, что Рафа всегда оказывается в нужном месте, чтобы выполнить удар, но я думаю, что это больше связано с его великолепным умением предвосхищать действия соперника и очень хорошим видением игры.

T.M.: Вы говорите, что не придаете большого значения тому что другие говорят о Рафе. Тем не менее, в прошлом году Вас задело, когда Рафу освистали на Ролан-Гаррос… (Примечание: В 2009 году, в тот год, когда он потерпел свое первое (и пока единственное) поражение в 1/8 финала против Робина Содерлинга, публика активно поддерживала шведа.)
Тони: Я не говорю, что не придаю этому большого значения. Я говорю, что люди имеют право думать так, как им хочется. Я считаю, что в тот день публика на Ролан-Гаррос вела себя очень некорректно. В спорте радоваться чьей-то победе – это хорошо, но желать кому-то другому поражения – это ненормально. Я часто повторял своему племяннику, который, как вы знаете, является страстным болельщиком мадридского «Реала», что я понимаю, что он хочет, чтобы «Реал» выиграл, но при этом я всегда ему говорил, что он не должен желать поражения «Барселоне». Я знаю, что многие болельщики так себя ведут, но считаю такое отношение достаточно глупым. Так или иначе, в нашей семье нас воспитывали по-другому, это не то, чему нас учили. Поэтому я и был шокирован тем, как вела себя парижская публика, и особенно по трем причинам: во-первых, потому что Рафа всегда был очень корректным игроком, во-вторых, потому что он был действующим чемпионом турнира, и, в-третьих, потому что он многое делал для этой публики – раздавал много автографов и так далее. Так что, если вы хотите поддерживать Содерлинга, то да. Нет проблем. Но освистывать Рафу? Нет.

T.M.: Сейчас Вы уже простили парижскую публику?
Тони: Мне не за что ее прощать. Таково мое мнение о том, что произошло, вот и все. В этом году дела обстояли лучше, намного лучше.

T.M.: Как далеко в Вашем представлении пойдет Рафа, начиная с нынешнего момента?
Тони: Не имею понятия. Если получится так, что он больше не выиграет ни одного турнира, то мы не станем делать из этого вселенскую трагедию. Наша единственная цель – это хорошо играть, совершенствовать нашу игру. Наилучший способ достичь душевного покоя – знать, что ты сделал все, что мог. У Рафы есть возможность профессионально заниматься тем, что он больше всего любит. В его силах отдать всего себя, а это легче сделать, когда ты занимаешься любимым делом. Помимо этого мы не поглощены тем, чтобы коллекционировать турниры Большого Шлема, потому что здесь не все зависит только от нас. Есть ведь и другие игроки. Но та работа, которую мы вкладываем в это – это единственное, что полностью зависит от нас.

T.M.: Как Вы думаете, сможет ли Рафа играть, например, до 35-летнего возраста?
Тони: Нет, я так не думаю.Многие люди предсказывали, что его карьера будет короткой, а его карьера прекрасно развивается вот уже 8 лет. Но нужно учитывать, что он начал играть в туре, будучи очень молодым, и я думаю, что в возрасте 27-28 лет начнет сказываться усталость. Посмотрим.

T.M.: Как Вы объясните то, что все Надали так сильны духом?
Тони: Я думаю, что это во многом связано с воспитанием. Одно из ключевых представлений, которое нам прививали, это то, что в жизни нужно смотреть трудностям в лицо. Нельзя, словно ребенок, думать, что все прекрасно. Проблемы будут всегда, и их нужно решать. В теннисе, как и в жизни, надо признавать свои ошибки, понимать, что тебе нужно многому учиться, чтобы потом меньше приходилось делать, и что для того, чтобы чего-то достичь, нужно вложить много труда. Так всегда было и у нас с Рафой. Еще с тех пор, когда он был маленьким, я делал так, что не всегда дела шли гладко. Поэтому, в отличие от сегодняшних детей, он усвоил, что не всегда все идет по легкому и правильному пути. Нам вместе с ним приходилось иметь дело со многими проблемами, как, например, с его подачей, которая вначале действительно не была хороша. Ведь это ключевая составляющая в спорте, no? Играть в теннис – это значит бить по мячу туда и обратно над сеткой, и никакого другого значения в этом нет. Но когда ты осознаешь, каких усилий духа это требует, когда суммируешь все трудности, что встречаются на твоем пути, и когда ты постепенно, шаг за шагом, начинаешь подниматься выше всех препятствий, тогда теннис становится страстью. Вот так можно описать карьеру Рафы. Что бы ни случилось в будущем, могу вас уверить, что в конечном итоге он останется счастливым человеком, полностью удовлетворенным всем тем, чего он достиг.

Спасибо, Лиза.

Это интервью надо распечатать и поставить в рамку как теннисное пособие по воспитанию чемпионов. Лаконично и просто. Тоже самое я как то услышал от Камельзона в Белокамменой - "... мне все-равно ,какой хваткой и какой техникой играет ученик , если он при этом попадает туда куда хочет..." примерно так.

Григор Димитров. Два года из жизни вундеркинда

Быть может это опрометчиво, наивно и даже глупо, но, как только вы увидите Григора Димитрова на корте, вам обязательно хотя бы на мгновение покажется, что он очень похож на Роджера Федерера. Стиль, манера держаться на площадке, жесты и, конечно, великолепный в своей чистоте одноручный бекхенд – всё это напоминает знаменитого швейцарца. «Новый Федерер» – это словосочетание стало для Григора второй фамилией.
Всё началось в 2008 году, когда юный болгарин смог выиграть подряд юниорский «Уимблдон» и Открытый чемпионат США – в последний раз такое удавалось Николасу Перейре за двадцать лет до Димитрова. В тот момент талант Григора заметили многие, однако тогда это был лишь формирующийся игрок, алмаз, которому нужна была огранка. За прошедшие годы Димитров окреп и физически, и профессионально. В свои 19 он стал самым молодым игроком среди ста лучших теннисистов мира и в конце марта достиг максимальной для себя семидесятой строчки в рейтинге. Был ли его путь к успеху лёгким?

Взлёты и падения

В начале 2009 года Григор стал подопечным не кого-нибудь, а самого Питера Лундгрена – тренера, который помог добиться больших побед самому Федереру. Естественно, разговоры про «второго Федерера» вспыхнули с новой силой. Лундгрен лишь подлил масла в огонь – он заявил, что Григор выглядит сильнее Роджера (не нынешнего, конечно, а того, юного). Но Димитров всё-таки не смог опередить швейцарца – болгарин вошёл в топ-100 в 19 лет, в то время как Федерер отметился в этом золотом списке уже в 18.
Впрочем, первые матчи Григора в профессиональном туре впечатляли – в начале 2009-го года на турнире в Роттердаме он в первом круге обыграл в напряжённом трёхсетовом поединке Томаша Бердыха, тогда уже игрока топ-30, а во втором круге заставил понервничать и самого Рафаэля Надаля – испанец вырвал победу лишь в третьем сете. На следующем же турнире в Марселе он обидно проиграл Жилю Симону в первом круге, не сумев подать на матч. Впрочем, резкого взлёта не получилось – по признанию самого Димитрова, он не был до конца готов принять этот успех: «Я начал играть во взрослом туре на волне побед в юниорах и сам не понимал, что происходит. Я до сих пор не могу сказать, как обыграл Бердыха. Тогда мне казалось, что всё так просто и легко, я не до конца понимал, сколько на самом деле нужно приложить усилий, чтобы выйти на новый уровень».
Свалившийся, как снег на голову, успех выбил Димитрова из колеи почти на год – начиная с лета 2009-го в его карьере наступил первый кризис. Ни на одном турнире он не мог пройти дальше четвертьфинала и проигрывал матч за матчем. Злые языки тут же начали вопрошать: «И вот это тот самый новый Федерер? Ну-ну».

Воскрешение

Димитров должен был что-то изменить. В 2010-м году он принял одно из важнейших до настоящего времени решений в своей жизни – расстаться с Питером Лундгреном (который, впрочем, почти сразу нашёл себе нового подопечного, Станисласа Вавринку). Новым тренером Димитрова стал известный в прошлом австралийский теннисист Питер Макнамара. Григор, почти год пытавшийся покорять исключительно турниры серии «Челленджер», решил умерить аппетиты и отправился на соревнования самой низкой категории – «Фьючерс». Более слабый состав участников помог юному вундеркинду раскрепоститься, и результаты резко пошли в гору – победа на двух турнирах в Германии, затем титул в Испании… и тут Димитрова прорвало. Победа на челленджере в Женеве, а за ней ещё две подряд в Бангкоке – мало кто ожидал от него такого. Из игрока конца третьей сотни Григор превратился в претендента на попадание в топ-100, и всё это за месяц!
По словам болгарина, этим прорывом он обязан своему новому тренеру: «Питер смог подобрать ко мне ключ, найти слова, которые помогли мне выстрелить». Однако, их первая встреча прошла довольно холодно. Макнамара сказал Григору: «Слушай, я не твой фан и никогда им не буду. Я твой тренер». Питер сразу провёл черту – он не будет тренером-приятелем, с которым можно вести себя как попало, ведь австралиец прекрасно знал, сколько отличных игроков теряли всё, когда забывали о том, кто главный в тандеме.

Болезнь роста

Григор никогда не отличался спокойным характером и ещё в юниорах мог позволить себе перейти грань дозволенного. Казалось, что сотрудничество с Макнамарой сделало юного болгарина рассудительнее и устойчивее. Однако инцидент, произошедший в конце года в Финляндии, удивил многих.
Димитров вышел в полуфинал челленджера в Хельсинки, где встретился с ещё одной молодой звёздочкой – Ричардасом Беранкисом. Григор проиграл свой матч (он разгромил Беранкиса во втором сете со счётом 6:0, но упустил третью партию со счётом 1:6) и после рукопожатий отвёл арбитра, судившего этот матч, в сторону и, по словам немногочисленных свидетелей, оскорбил его и даже толкнул. Такое поведение дорого стоило горячему юноше – он был дисквалифицирован на три недели и заплатил штраф в размере 10 тысяч долларов.
Однако, судя по всему, Димитров по-настоящему раскаялся в случившемся. Как только журналисты спрашивают у него про ту историю, немного детское лицо болгарина, на котором всегда играет улыбка, превращается в камень. «Я сожалею, о том, что случилось и должен извиниться перед всеми. И я больше не хочу это обсуждать», – говорит он.
Тем не менее, этот эпизод даже в чём-то оказался полезен Григору – он стал выдержаннее и даже как будто взрослее. Кстати, и здесь любители сравнивать Димитрова с Федерером получили дополнительный аргумент в свою пользу – все прекрасно знают, что выдержанный и умиротворённые швейцарец был когда-то таким же взбалмошным и нервным подростком, который любил пошуметь и мог иногда даже разломать ракетку о корт.
Вернулся в тур Димитров только в середине января, причём сыграл не где-нибудь, а на Открытом чемпионате Австралии (которым заправляет ITF). Он прошёл квалификацию, а затем снова, как когда-то, сотворил маленькую сенсацию, обыграв в первом круге теннисиста очень высокого уровня – казахстанца Андрея Голубева. Впрочем, уже в следующем матче он потерпел поражение – по иронии судьбы, от Станисласа Вавринки – нового протеже своего бывшего тренера. Как это ни странно, Григор остался доволен матчем, хотя обычно любит покритиковать себя после поражений.

Alma mater

Димитров уже долгое время тренируется в академии Патрика Муратоглу. Там отмечают его вежливость, открытость, ум, хотя и признают, что он немного легкомысленный. Он отлично говорит по-английски и не теряется перед фотокамерами. В общем, идеальный представитель своего поколения.
Григору очень нравится находиться в стенах академии. Он признаётся, что возвращается туда, чтобы подзарядиться энергией, ведь там его любят и опекают. В то же время, его никто не превозносит – он регулярно слышит справедливую критику. «Я люблю, когда мне говорят правду, даже если слышать её неприятно», – говорит Димитров.
В Болгарии Григор не тренируется с 14 лет – в своё время оказалось, что ему просто не с кем практиковаться, настолько высокого уровня он смог достичь в этом возрасте. Он отправился в Испанию, в одну из академий в Барселоне, где его тренером стал Пато Алвес, бывший в своё время тренером Энди Маррея. Но главным наставником для Григора всегда был его отец Димитар Димитров, именно он научил своего сына играть в теннис и первым разглядел его большой талант.

Несмотря на то, что Димитров редко приезжает в родную Болгарию, дома его не забывают – ведь он является лучшим болгарским теннисистом в истории. Хотя до достижений своих соотечественниц, сестёр Малеевых, ему ещё далеко.

Тише едешь – дальше будешь

Григор ещё очень молод, но успел накопить немалый опыт и сегодня смотрит на жизнь совсем не так, как два года назад, когда он познал первый большой успех. Он не хочет торопиться и рваться к вершинам что есть мочи. Пока его основной целью является попадание в число сорока лучших игроков мира к концу года. По мнению Димитрова, это будет сложно осуществить, но он уверен, что если ему удастся сохранить нынешний настрой и отношение к работе, то он сможет достичь своих целей.
Быть может, именно так, шаг за шагом, он сможет превратиться из многообещающего юноши в игрока экстра-класса. И тогда уже никто не скажет, что это «новый Федерер». Он будет единственным и неповторимым Григором Димитровым.

По материалам Tennis Magazine № 418

http://i013.radikal.ru/1107/38/f676649bb63d.jpg

Джон Изнер: «Мама готовила мне три раза в день»

Мир узнал о Джоне Изнере в 2007-м году, когда долговязый парень, только что закончивший университет и почти не игравший в туре, за год взлетел в рейтинге на восемь сотен позиций и дошел до финала крупного турнира в Вашингтоне. Через три года Джон стал соавтором еще одной, более громкой сенсации, – вместе с Николя Маю он сыграл самый продолжительный матч в истории тенниса. Взлет Изнера похож на голливудскую сказку, но успех не вскружил ему голову – он остался скромным парнем из Северной Каролины, который любит семью и теннис. Об учебе в университете, о дружбе с Николя Маю и о планах на будущее Джон рассказал в интервью «Tennis Magazine».

После знаменитого матча на «Уимблдоне» ты стал настоящей знаменитостью. В этом году ты снова удивил всех, сыграв пять сетов с Рафаэлем Надалем в первом круге «Ролан Гаррос». Ждал ли ты сам от себя чего-то подобного?
- Даже не знаю. Я понимал, что мне нужно найти себя, если можно так выразиться. Не хватало какого-то щелчка, чтобы я мог выстрелить. Поворотным моментом стал брейк во втором сете, до этого момента Рафа делал со мной что хотел. Но после брейка я поверил в себя, у меня даже было ощущение, что я смогу выиграть матч.

История твоего становления как игрока довольно необычна для профессионального тенниса. В течение четырех лет ты учился в университете (с 2003 по 2007 год Джон был студентом университета Джорджии и получил образование в области речевой коммуникации), что довольно редко встречается в среде профессиональных игроков. Расскажи об этом периоде своей жизни.
- Действительно, мало кто из игроков учится, некоторые начинают, но бросают занятия. Когда я поступил в университет, мои сверстники уже начали делать первые шаги во взрослом туре, естественно я от них отстал. Но мне очень нравилось учиться – с первого же дня и в течение последующих четырех лет меня ни разу не посещала мысль все бросить. Меня чуть ли не силком выпроваживали из университета, когда нужно было уезжать (смеется).

Ты дебютировал в профессиональном туре довольно поздно – в 22 года. Когда вообще ты начал заниматься теннисом?
- Я всегда был очень спортивным. В детстве играл в баскетбол, в бейсбол, немного в футбол (соккер), правда играл очень плохо, ну и в теннис. Со временем остались только баскетбол и теннис. Баскетбольные матчи шли всю неделю, из-за чего мне приходилось пропускать некоторые теннисные турниры. Стало сложно заниматься сразу двумя видами спорта, и в 15 лет я выбрал теннис. Такое решение было продиктовано еще и тем, что занятия теннисом давали мне большие шансы на то, чтобы получить стипендию в университете, это всегда было моей основной целью. А в баскетболе в США для этого слишком большая конкуренция.

Насколько успешно ты выступал в юниорах?
- Скажем так, я играл на хорошем уровне в своей стране, но я не был силен настолько, чтобы принимать участие в юниорских турнирах ITF, где играют ребята со всего света. Я был где-то десятым в США – это неплохо, но все-таки недостаточно для игры с теми, которые уже были фактически профессионалами. Уже тогда я был очень высоким, но при этом и очень худым. Мне нужно было сильно прибавить физически, прежде чем выходить на профессиональный уровень. Поэтому я решил пойти в университет.

Что дали тебе эти четыре года учебы в сравнении с теми, кто не заканчивал университетов?
- Мне кажется, за это время я стал более зрелым, физически развился. Для меня это было лучшим решением. Кроме того, я прибавил и как теннисист и после окончания университета почувствовал, что готов к борьбе на высшем уровне. Когда я пришел в тур, я был старше и лучше подготовлен к тому, чтобы выдержать все трудности. У меня в запасе было множество побед на университетском уровне, это тоже придавало уверенности.

Джон один из немногих теннисистов, получивших университетское образование

В отличие от многих других, в детстве ты не мечтал о теннисной карьере?
- Будучи подростком, я не проводил на корте по четыре часа в день, я занимался по часу три раза в неделю. Мне подходил такой режим. Еще учась в школе, я мечтал только о том, чтобы получить стипендию и освободить мою семью от необходимости платить за мою учебу в университете. Я никогда не думал о том, что теннис станет моей профессией. Но, пока я был студентом, моя игра улучшалась, и я начал задумываться о карьере игрока.

Ты бы советовал другим молодым людям последовать твоему примеру и получить образование, прежде чем начать играть?
- Не знаю как для людей из других стран, но американцам я бы советовал пройти через это. В университете Джорджии у меня была отличная программа тренировок, великолепные тренеры. Мы участвовали в университетском чемпионате, стали увереннее, проведя множество матчей. А когда тебе 17-18 лет и ты начинаешь играть профессионально, то сталкиваешься со множеством трудностей и нужно постоянно бороться, чтобы зацепиться за свой шанс. Нужно пройти через фьючерсы и челленджеры, а условия на этих турнирах не всегда так уж хороши. Часто молодые теннисисты могут сыграть только один матч в неделю, потому что проигрывают в первом же круге. Несмотря на то, что ты расстроен, тебе нужно снова начинать бороться на следующей неделе уже на другом турнире с прежним настроем. В такой обстановке трудно набраться уверенности для того, чтобы добиться успеха.

За время учебы ты выиграл большинство университетских соревнований, в которых участвовал. Ты планировал продолжить выигрывать и в профессиональном туре?
- Дело в том, что я тогда об этом даже не думал. Я знал, что «нормальная» работа мне не очень подходит, поэтому решил попробовать найти себя в теннисе. Но тогда я думал о карьере тренера, а не игрока. Потом я решил, что могу попробовать себя и в туре и если когда-нибудь войду в топ-100, буду доволен. В итоге я превзошел свои самые смелые ожидания.

В США тебя ставят в пример подрастающему поколению?
- Да, думаю, что Федерация и университеты ставят меня в пример. Хотя я не единственный в своем роде. В туре играет Кевин Андерсон, который учился в университете в Иллинойсе, Сомдев Девварман, Бенджамин Беккер. С ними я часто пересекался на соревнованиях между университетами. Сейчас, на мой взгляд, наметилась тенденция – молодежь учится год-два, прежде чем начать карьеру в спорте.

У тебя были проблемы с адаптацией из-за того, что ты начал играть в туре так поздно?
- Я думаю, мне повезло в том, что я не играл годами фьючерсы и челленджеры, а сразу пошел в атаку на турнирах серии ATP. Жизнь в туре довольно комфортная, на больших турнирах с нами вообще обращаются, как с королями. Если честно, я живу как в сказке, к тому же занимаюсь тем, что мне нравится.

Остается ли у тебя время на себя и на какие-то другие занятия?
- Да, в туре у нас довольно много свободного времени. Во время турниров я или играю матч, или только тренируюсь раз в день. Я большой поклонник спорта, могу смотреть по телевизору все, что угодно, помимо тенниса. Еще я много читаю, во время путешествий у меня всегда с собой какая-нибудь книга. Я читаю примерно одну книгу в месяц. Когда я провожу тренировки у себя в Северной Каролине, то мой рабочий день заканчивается в четыре-пять вечера, и я могу посвятить весь оставшийся день себе и своей семье.

На примере своей мамы Карен, победившей рак, Джон научился бороться до конца

Ты активно участвуешь в различных ассоциациях по борьбе с раком, можешь рассказать об этой деятельности?
- Я стал вести эту деятельность после того, как эта проблема коснулась меня. В первый год моей учебы в университете, моя мама была в шаге от смерти – у нее обнаружили рак ободочной кишки. Нам повезло – у нас в Северной Каролине есть отличный центр, один из лучших онкологических центров в стране, если не в мире. Там отличная инфраструктура, лучшее оборудование и лучшие врачи. Лечение спасло ей жизнь, и с тех пор вся наша семья активно занимается проблемой рака. Я участвовал в выставочных турнирах, доходы от которых шли на дело борьбы с раком, и вообще пытаюсь собрать как можно больше денег для этого. Надеюсь, что мои результаты и известность помогут мне сделать в будущем еще больше.

Ты очень близок со своей матерью, Карен. Расскажи о сложных моментах, которые вы прошли вместе.
- Мне кажется, я немного избалован мамой, но не в плане материального. Мои родители никогда не дарили мне машину, не давали много денег. Но моя мама всегда очень много отдавала семье, она даже готовила мне три раза в день – для США это большая редкость! Наверное поэтому я вырос таким большим! Это лучшая мать, которая только может быть на свете. Я очень боялся ее потерять, когда она заболела. То, как она боролась в течение шести месяцев, как переносила все это сложное лечение, стало для меня примером. Когда я знаю, что такое химиотерапия, мне легче переносить трудности во время матча. Я могу сыграть одиннадцатичасовой матч без проблем! (смеется)

Ты назвал ее «самым сильным бойцом в мире»?
- Точно! Она пережила почти год настоящего ада, страданий, и никогда не жаловалась, оставалась сильной. Сейчас она прекрасно себя чувствует, но такой опыт заставляет тебя по-другому смотреть на будущее. Каждое утро, когда я просыпаюсь, я радуюсь тому, что я могу быть здесь, могу заниматься тем, что люблю – играть в теннис. Если у меня возникают какие-то проблемы на корте, я говорю себе, что это всего лишь игра, а не борьба за жизнь.

Поговорим теперь о твоей игре. Ты – один из самых высоких игроков в туре (рост Джона – два метра и шесть сантиметров). В чем преимущества и недостатки такой комплекции?
- Естественно, я имею преимущество на подаче, кроме того, еще и при ударе справа. Когда у меня есть время на то, чтобы пробить с задней линии, я могу вложить всю свою силу в удар. Я думаю, что для человека с таким ростом я двигаюсь неплохо. Но, конечно, я никогда не буду самым быстрым игроком в туре, это невозможно.

Ты всегда был самым высоким, и в детстве, и в подростковом возрасте?
- Я всегда был одним из самых высоких среди сверстников, но однажды я резко прибавил в росте. В 17 лет за год я вырос более чем на 15 сантиметров и не прекращал расти. Помню, как каждое утро мне казалось, что я встаю все более и более высоким. Оба моих брата (у Джона два старших брата – Джордану 28 лет, Натану – 30) выросли где-то до метра девяносто, и я думал, что буду такого же роста, но в итоге перерос их.

В обычной жизни такой рост мешает?
- Я всегда говорю себе, что я такой, какой есть. Если бы я не был таким высоким, может быть меня здесь и не было бы. Конечно, есть неудобства – например, некоторые двери слишком низкие для меня. И в самолете неудобно – это сущий ад, кроме того, это еще и дорого, ведь мне приходится всегда летать только бизнес-классом.

В 2007 году, после окончания университета, ты дебютировал в туре. Меньше чем за шесть месяцев ты перепрыгнул почти через 700 позиций в рейтинге и добрался до финала в Вашингтоне. Не было ли это восхождение чересчур стремительным?
- Да, тем летом все произошло очень быстро. Первым турниром в том году для меня был фьючерс, и я его выиграл. Потом челленджер, и я снова выиграл, переместившись из девятой в пятую сотню рейтинга. Благодаря этому я получил вайлд-кард на турнире в Вашингтоне, где добрался до финала. Через некоторое время я был уже в Топ-200.

И тебя сразу же записали в надежды американского тенниса. Ты чувствовал давление из-за этого?
- После этих фантастических шести месяцев от меня ждали многого, но я не оправдал надежд. Чтобы снова двигаться вперед, я вернулся на челленджеры, чтобы набраться опыта в матчах. В 2009 я начал работать с моим нынешним тренером (Джон работает с Крэйгом Бойнтоном, бывшим тренером Джима Курье и Джеймса Блэйка) и почувствовал прогресс в своей игре. Когда мы только начали сотрудничать, я был в районе 150-го места, а закончил год 35-м, несмотря на то, что у меня в течение трех месяцев были проблемы из-за мононуклеоза.

В этом же 2009-м году твое имя впервые прогремело на US Open, когда ты обыграл Энди Роддика в третьем круге. Этот момент важен для тебя до сих пор?
- Да, это было что-то невообразимое. Американцу победить Энди Роддика на US Open – это мечта. После этой победы, имея за плечами два года игры в туре, я был готов к давлению, к атакам прессы. Эта победа стала отправной точкой для успехов следующего года.

В 2010 году в твоей карьере произошли еще два знаменательных события – твой первый титул в Окленде и первая игра за сборную в рамках Кубка Дэвиса против Сербии. Какое из этих двух достижений ты бы поставил на первое место?
- Трудно выбрать. И первый титул, и игра за страну были очень важными моментами в моей карьере. Играть в первом туре против Сербии, будущего победителя, было очень сложно. Кроме того, чуть позже нам удалось удержаться в мировой группе после встречи с Колумбией, что тоже было непросто. Для меня все было ново, в начале карьеры я даже не предполагал, что буду играть за сборную.

Ты играл в Белграде с Новаком Джоковичем, и этот матч был одним из лучших в 2010 году (Джокович с трудом вырвал победу в пятом сете – 7:5 3:6 6:3 6:7 6:4). Такие поединки помогают тебе улучшать игру?
- Безусловно. Я отлично провел тот матч, проиграл только в пятом сете, и это на грунте! Только от меня зависит, смогу ли я использовать такие матчи в качестве трамплина, который поможет мне лучше играть и быть увереннее в своем теннисе. Я знаю, что если играю на сто процентов, то могу выиграть вне зависимости от того, кто стоит на другой половине корта. Думаю, я доказал это в матче с Надалем!

Победа на Кубке Дэвиса не была мечтой твоего детства?
- Никогда. Ведь я даже не думал о том, что когда-нибудь стану частью этой команды. Когда был маленьким, я немного смотрел матчи Сампраса, Агасси, Курье, но никогда не хотел быть на их месте. Как я уже говорил, все пришло только в университете.
Наша сборная может отлично выступать на Кубке Дэвиса, у нас есть достаточно ресурсов – несколько игроков в двадцатке, лучшая пара в мире, хороший капитан.
После знаменитого матча на «Уимблдоне», который длился 11 часов и 5 минут, Николя Маю стал одним из самых близких друзей Джона

Поговорим теперь о самом известном твоем матче. В начале года вы встретились с Николя Маю в Перте на Кубке Хопмана. Как все прошло?
- Это был нормальный матч, на 9 часов 30 минут короче того, что мы сыграли на «Уимблдоне». Я знаю точно, что такого матча у нас больше не будет!

Был ли хотя бы один день после того матча на «Уимблдоне», когда бы тебе не приходилось о нем говорить? И как ты принял эту новую волну популярности?
- Я слышу об этом матче каждый день! Но я «знаменитость» лишь для поклонников тенниса. Меня стали чаще узнавать, но люди на улицах все равно принимают меня за баскетболиста!

Как ты думаешь, память о том поединке будет преследовать тебя на протяжении всей карьеры?
- Это зависит и от меня – буду ли я играть хорошо и сделаю ли так, что тот матч не будет главным событием в моей карьере. Моя цель – до окончания карьеры выиграть турнир «Большого Шлема». Это будет невообразимо сложно, но это возможно, если я продолжу продуктивно работать. Сейчас я известен в основном благодаря матчу с Маю, но надеюсь, что в тот день, когда я выиграю крупный турнир, все изменится. Но даже если тот поединок останется самым ярким эпизодом в моей карьере, – тоже хорошо, я горжусь этим матчем.

После этой битвы на «Уимблдоне» ты принимал множество поздравлений от СМИ, участвовал в огромном количестве передач на телевидении. Оглядываясь назад, ты не сожалеешь о том, что потратил столько энергии на эту послематчевую эйфорию?
- После «Уимблдона» я отправился в Нью-Йорк, затем в Лос-Анджелес для того, чтобы принять участие в телешоу. После этого меня «накрыло», я испытал что-то вроде рикошета. Я играл на турнире в Атланте в июле, потому что это было поблизости. Было очень жарко, я добрался до финала, но сразу после я ощутил внутри себя необъятную пустоту. Я уехал домой к родителям, отключил телефон на две недели. Мама заботилась обо мне и отдых пошел мне на пользу. Правда, я получил небольшую травму, но смог восстановиться к US Open.

Николя как-то признался, что недооценил степень физических и психологических последствий того матча. Ты согласен с ним?
- Да, конечно. Через три-четыре дня после этой встречи я чувствовал себя неплохо и снова начал тренироваться как ни в чем не бывало. Но очень скоро я заметил, что мне нужно все больше и больше перерывов во время тренировок, хоть усталость была больше психологической, чем физической. Мы с Николя не отдавали себе отчета в том, какое количество ресурсов наших организмов мы истратили. Поэтому нам обоим было очень сложно восстановить эти запасы, в первую очередь в том, что касается головы, а не тела. Но, с другой стороны, теперь я знаю чего ждать от своего организма, если я выиграю турнир «Большого Шлема»!

В 2010 году, впервые в своей карьере, ты завершил год в топ-20 рейтинга, но все все равно вспоминали тот матч на «Уимблдоне». Это тебя не раздражало?
- Вовсе нет. Наш поединок с Маю привлек внимание всего мира, несмотря на то, что все смотрели Чемпионат мира по футболу. Да, я завершил год в двадцатке, это был отличный сезон, но для спорта в целом это не так важно.

Вы с Николя общаетесь, поддерживаете отношения?
- До того матча мы были едва знакомы, просто здоровались. Сейчас я могу сказать, что мы близкие друзья. Я в хороших отношениях со многими игроками, но мы с Нико действительно отлично друг друга понимаем. Мы все время обмениваемся сообщениями, он очень хороший парень. Наша дружба будет длиться долго, может быть и всю жизнь. Я рад, что случился этот матч, что мы познакомились. Победитель этого матча не так важен, в истории останется то, что Джон Изнер и Николя Маю сыграли самый длинный матч в истории тенниса. Здесь нет ни победителя, ни проигравшего, есть два игрока, которые отдали себя полностью и чьи имена теперь связаны навечно.

По материалам Tennis Magazine N 42

Ещё год назад имя Милоша Раонича было мало кому известно. Но на Australian Open 2011 юный канадец наделал много шума, выйдя в четвёртый круг соревнований, а уже через пару недель выиграл свой первый титул ATP в Сан-Хосе. Несмотря на большие успехи, Раоничу пришлось пережить и трудные времена – после травмы на «Уимблдоне» Милош перенёс операцию, однако сумел полностью восстановиться. О самом успешном пока сезоне в своей карьере он рассказал в интервью журналу «Tennis Magazine».

http://s52.radikal.ru/i136/1201/6b/df0ee6bfeecc.jpg

Милош, ты стал открытием 2011 года. Какие воспоминания этого сезона стали сами яркими?
Конечно, это Открытый чемпионат Австралии и турнир в Сан-Хосе (будучи 152-й ракеткой мира, пройдя квалификацию, Раонич в Австралии добрался до четвёртого круга соревнований, обыграв Пау, Ллодра и Южного, и уступил только Давиду Ферреру, а пару недель спустя выиграл титул в Сан-Хосе). Это два ярких аккорда моего сезона, после этого ничего позитивного уже не было. Я сразу вспоминаю про свою травму (травма бедра, полученная на «Уимблдоне», оказалась такой серьёзной, что потребовалась операция). Для меня это было серьёзное испытание. Но я поставлю воспоминания об Australian Open на первое место – это первый значимый результат в моей карьере. Отправляясь на турнир, я не знал, что меня там будет ждать. Я понимал, что хорошо потрудился в межсезонье, что эта работа будет приносить плоды в течение года. Но я не ожидал, что пожинать эти плоды придётся так рано. Ощущение того, что мой труд и мои ощущения отражаются и на игре, дало мне уверенность на следующих турнирах, особенно в Сан-Хосе. На этот раз я знал, что способен играть очень хорошо и обыгрывать лучших теннисистов.

Перед Australian Open ты чувствовал, что хорошо готов, но было ли у тебя ощущение, что ты готов показывать такой высокий уровень?
Я знал, что способен достичь такого уровня в течение сезона, но может быть не так скоро. Никогда нельзя сказать, сколько потребуется времени на то, чтобы потраченные усилия окупились. До прошлого года я сыграл всего лишь четыре-пять матчей в профессиональном туре, так что не мог сравнить себя с другими игроками. Потому что это тоже часть тенниса: твои собственные ощущения это одно, но если другие оказываются лучше, что ты проигрываешь. Так что для меня здесь была некоторая неизвестность. И для меня стало сюрпризом, что я играю на довольно хорошем уровне.

Был ли какой-то конкретный момент, в который ты это почувствовал?
Да, я ощутил это в Австралии. Во время предсезонной подготовки у меня был шанс потренироваться с очень хорошими игроками, например, в матче с Альмагро на выставочном турнире в Испании я держался до счёта 7:6 в третьем сете. Я знал, на что способен. Но давление на выставочном турнире и на турнире «Большого шлема» не одинаково. Но в Австралии я увидел, что всё встало на свои места, что подтвердилось после победы над Ллодра. Пока я был на турнире, я не размышлял над всем этим, но потом, когда у меня было несколько свободных дней, я осознал, что что-то произошло.

То есть можно сказать, что этот «прорыв» случился в матче против Ллодра?
Я не знаю, можно ли говорить о каком-то конкретном матче. До этого я сыграл на турнире в Ченнае, играл в основном хорошо, но чего-то всё ещё не хватало. Я приехал в Австралию довольно рано, у меня была неделя на подготовку. После этого я сыграл в квалификации, где не всё получалось идеально. Но, несмотря ни на что, я чувствовал, что моя игра усиливается от матча к матчу. Я хорошо подавал в матче первого круга против Пау, опять же хорошо подавал и принимал во втором круге с Ллодра, я стал более выносливым. Всё это добавило мне уверенности и я понял, что нужно делать, чтобы обыгрывать лучших из лучших.

После всего этого были турниры в Сан-Хосе и Мемфисе, где ты был практически неудержим. Наверное, такие успехи кружат голову?
Отчасти да (улыбается). После Австралии я переезжал с турнира на турнир, даже не имея возможности передохнуть. Помню, что после победы в Сан-Хосе я дал пресс-конференцию, через полчаса уже был на пути в аэропорт, чтобы успеть на самолёт в Мемфис, прилетел туда около пяти часов утра, поспал несколько часов и после обеда уже тренировался. В общем, меня как будто закрутило в вихре. Для тела такое расписание не было идеальным, но для головы это было даже хорошо, потому что у меня не оставалось времени на то, чтобы потерять голову из-за того, что со мной только что произошло. Сразу столько новых вещей произошло в моей жизни, в моей карьере, и я доволен тем, как мне удалось со всем этим справиться.

Что это за новые вещи, например?
Например, играть несколько сложных матчей подряд, против топ-игроков. Такого со мной раньше не случалось. Ещё путешествия – турниры серии «Фьючерс» и «Челленджер» организованы так, чтобы игроки проделывали как можно меньший путь между ними, с целью экономии. Тут же, меньше чем за два месяца, я сыграл в Ченнае, Мельбурне, Йоханнесбурге, Сан-Хосе и на Кубке Дэвиса в Мексике. В общем, совершил кругосветное путешествие. Я попробовал забыть об усталости, чтобы получить максимум от своего прорыва.

Быть может, эта усталость настигла тебя на грунтовом отрезке сезона, где у тебя уже не было таких хороших результатов?
На самом деле, мне кажется, что турниры на грунте – покрытии, на котором я не играл уже долгое время, – я провёл неплохо. Я не особо знал, что меня ждёт. Мне нужно было найти точки опоры на этом покрытии, поэтому я сыграл сразу три турнира подряд в апреле. Там я выиграл немало матчей, но, когда пришло время играть на мастерсах в Мадриде и Риме в мае, я и правда был уже немного уставшим. Но, как бы там ни было, я думаю, что мой грунтовый сезон прошёл хорошо. Тем не менее, я учту всё то, что было, при составлении расписания на новый сезон.

Раз уж мы заговорили о будущем – есть ли у тебя какие-то конкретные цели, или мечты, в том, что касается результатов или рейтинга?
У меня их пока нет, потому что считаю, что всё ещё нахожусь в стадии восстановления после травмы. Вместе с тем, я игрок, который пока учится, и мне предстоит ещё прогрессировать. Я должен понимать это, несмотря на то, что ненавижу проигрывать и мне хотелось бы побеждать постоянно. В перспективе, однако, я думаю, что у меня есть потенциал для того, чтобы быть в Топ-10.

Как дела с твоим физическим состоянием после травмы?
Откровенно говоря, на лучшее я не мог и надеяться. У меня были небольшие неприятности вроде пищевого отравления на Кубке Дэвиса, который я сыграл после возвращения, но я считаю, что в целом для меня всё очень хорошо прошло. Знаете, после операции я не желал чего-то особенного, просто вернуться.

Это первый раз, когда ты стал жертвой такой серьёзной травмы?
Да. Это первый раз, когда мне пришлось оперироваться. У меня были травмы, которые заставляли меня останавливаться на достаточно долгий срок, но никогда не было этого ощущения необходимости начинать с нуля. Здесь же мне пришлось всему учиться заново.

Травма появилась именно в момент того падения на «Уимблдоне» в матче против Мюллера?
Вообще уже на протяжении некоторого времени у меня были неприятные ощущения там, ну а падение ускорило развитие событий. С этого момента операция стала неизбежной. Я не знаю точных медицинских терминов, но в общих словах операция состояла в том, что мне «починили» кусочек повреждённого хряща внутри бедра. У многих игроков было то же самое – например, у Хьюитта и Налбандяна.

Сколько времени тебе пришлось провести, не прикасаясь к ракетке?
Примерно месяц прошёл между последним сыгранным матчем на «Уимблдоне» и моментом, когда я снова попробовал играть, три недели спустя после операции. Я считал, что мне повезло, потому что, как мне говорили, после таких операций где-то полтора месяца нельзя играть. Я же восстановился довольно быстро. В июле я уже смог взять ракетку в руки, просто чтобы поперекидывать несколько мячей через сетку, без движений, но это уже было большим достижением.

Вернёмся к более позитивным темам. Многие игроки и специалисты сходятся в том, что ты одна будущих звёзд тенниса. После того, как он обыграл тебя в Токио, Рафаэль Надаль, например, сказал, что впечатлён твоей игрой. Как ты воспринимаешь эту похвалу?
Конечно, всегда приятно, когда о тебе так отзываются. Но, как бы меня ни хвалили, это не гарантирует того, что я стану одним из лучших. Я осознаю, что впереди меня ждёт долгий путь.

В каких аспектах игры, как ты считаешь, тебе нужно прогрессировать?
Их много. Мне нужно продолжать работать над подачей. Я знаю, что это может показаться странным, ведь это наверное моё самое мощное оружие, но всё же я могу улучшить её. Мне нужно много работать над игрой на задней линии, над приёмом подачи, над движением… Вообще, я мог бы совершенствоваться во всех аспектах игры, и это хорошо.

Ещё чуть больше года назад о тебе мало кто знал. Но ты сам понимал, что у тебя есть такой потенциал?
Да, я верил в себя. Если уж ты принимаешь решение стать профессионалом, то не для того, чтобы быть 50-й ракеткой мира. Цель всегда – стать одним из лучших игроков в мире.

Ты начал работать с новым тренером, испанцем Гало Бланко, в 2010-м году. Именно с этого момента у тебя и появились первые результаты в туре. Действительно ли это сотрудничество дало такой эффект?
Мы отлично поработал вместе с Гало, но я не забываю и всё то, что было до этого, ещё в Канаде. Второе следует из первого. Гало отдал много сил нашему сотрудничеству, он смог указать мне путь, по которому мне нужно идти. У него хороший опыт в туре, к тому же он ушёл из тенниса совсем недавно – в 2006 году. Вместе мы постоянно обсуждаем то, что я должен делать, чтобы прогрессировать, то, как я должен относиться к тем или иным моментам.

Когда и как ты начал работать с ним?
Я познакомился с ним в 2010-м, в марте, через молодого канадского игрока Стивена Диеса, который занимается в академии, в которой работает Гало. Мы договорились поработать вместе начиная с осени, в Токио, затем на челленджере в Ташкенте, где я вынужден был сняться из-за травмы. После этого я поехал к нему в Испанию, в Барселону, где находится его тренировочная база. Там было всё, что нужно – грунтовые корты, хардовые корты, всё необходимое оборудование…

Ты продолжаешь тренироваться в Барселоне?
Да, я регулярно туда приезжаю. Иногда ещё я тренируюсь в Монте-Карло. Сейчас, когда я в Топ-50, составление программы тренировок стало более очевидным. Здесь также находится и мой тренер по физической подготовке, Тони Эсталелла, который работал, например, с победителем «Ролан Гаррос» 1998 года Альбертом Костой, а также с Алексом Корретхой. Он нечасто путешествует со мной, но я всегда с ним на связи. Он также сильно помог мне в плане психологии.

У испанцев репутация людей, которые много работают. Теперь, когда ты находишься в их среде, к тебе тоже можно отнести это утверждение?
Я бы не сказал, что работаю больше, скорее просто работаю иначе. Это работа, которая больше подходит для моих данных. Для меня никогда не было проблемы в том, чтобы усердно работать, речь идёт о том, чтобы найти правильной способ осуществлять эту работу.

Правда ли, что ещё совсем недавно ты был очень вспыльчивым на корте?
Да! Я быстро начинал паниковать, часто раздражался, не мог сохранять концентрацию. И, естественно, я не только начинал хуже играть, но и терял ясность сознания. Я уничтожал сам себя, на радость моему противнику. В общем, это довольно долго было для меня проблемой и стало предметом долгих обсуждений с Гало. Мне нужно было проделать большую работу над собой, чтобы после этого могли наступить улучшения.

Уже в феврале Канада будет принимать у себя сборную Франции в первом круге Кубка Дэвиса. Ты уже думал о предстоящих матчах?
В данный момент мы просто рады сыграть в мировой группе – это будет только четвёртый раз в истории сборной. Я думаю, что сделал немало для канадского тенниса в этом году. Люди следили за моими результатами, чувствуется, что теннис стал здесь более значимым видом спорта, что ситуация меняется. Мне всё это не безразлично. Я не мог играть в Канаде в этом году, потому что наши матчи проходили в других странах, а мастерс в Монреале я пропустил из-за травмы. Мне нравится играть на Кубке Дэвиса, и, хоть я и не играл много матчей за сборную, но внимательно слежу за эти турниром. Кубок Дэвиса сильно отличается от «нормальных» соревнований и это единственный момент в году, когда ты не один. Я очень жду встречи со сборной Франции в первом туре, я хорошо знаю французских игроков, мы неплохо ладим и в этом году я со многими из них встречался на корте. Например, после возвращения я сыграл с Ллодра в Шанхае, с Монфисом в Стокгольме, с Беннето в Париже. Мы не расстаёмся!

Теннис в Канаде остаётся «второстепенным» видом спота. Но, благодаря твоим результатам, а также открытию в 2007-м году Национального центра подготовки, одним из первых подопечных которого ты был, у тебя, как ты сказал, есть впечатление, что ситуация начинает меняться?
Да, мне так кажется. Но теннис в Канаде уже не такой второстепенный вид спорта. Среди девушек у нас всегда было несколько хороших игроков, не топ-уровня, но всё-таки они есть. Важно было, чтобы появился кто-то и у мужчин. Я думаю, что открытие Национального центра даст очень хорошие результаты в будущем. Мне кажется, канадцев в будущем будет всё больше и больше. У нас хорошее поколение молодёжи 12-14 лет. Раньше, чтобы развиваться, нужно было уезжать заграницу или иметь возможность заниматься в какой-то частной структуре, как было в моём случае. Прежде чем попасть в Национальный центр, я тренировался с Кейси Кёртисом, перемещаясь между Торонто и Торнхиллом, где я живу. Я никогда не уезжал из Канады. Поэтому, когда я приехал в Испанию, для меня это было в новинку.

Ты родился не в Канаде, как известно, по происхождению ты черногорец. Но, несмотря на это, у тебя сильный дух патриотизма!
Конечно. Для меня очень важно защищать цвета канадского флага. Я не такой поклонник хоккея как обычные канадцы, но я поддерживаю я разные хоккейные команды. Ещё я большой поклонник баскетбольной команды «Toronto Raptors». Но, помимо этого, я просто люблю свою страну, вот и всё. Это прекрасная страна с приветливыми людьми, к тому же в период экономического кризиса, который мы переживаем, Канада может служить примером другим странам как одна из самых стабильных. Жизнь в Канаде имеет очень много преимуществ. Так что я горд быть канадцем.

Какая часть тебя канадская, а какая черногорская?
Говорят, что черногорцы умные, наверное поэтому я неплохо учился в школе (улыбается). Думаю, что приветливость и уважительность по отношению к другим – два общих качества большинства канадцев. Канада – очень космополитичная страна, здесь есть множество разных общин и все в основном отлично друг с другом уживаются. Возможно, поэтому я и сам так открыт по отношению к другим культурам. Куда бы я ни ехал, я везде себя чувствую хорошо. Например, многие игроки не очень любят ездить на азиатские турниры, а мне, наоборот, там очень нравится. Плюс ко всему, благодаря всем перемещениям, которые были в моей жизни, к меня неплохие способности к усвоению языков. Например, когда я проводил много времени в Монреале, я начал изъясняться по-французски, но конечно не так хорошо, чтобы дать такое длинное интервью, как это (смеётся)! Я перфекционист, ещё очень требовательный и критичный по отношению к себе. Это то, что досталось мне от родителей.

Находишь ли ты время, чтобы ездить в Черногорию?
Да, как минимум один-два раза в году. Кроме моих родителей, которые живут в Торонто, вся наша семья остаётся в Черногории: мои бабушки и дедушки, мои брат, сестра и её дети. Я самый младший в семье. Раньше мы жили все вместе в Подгорице, где я и родился, но мои родители решили переехать в Канаду в начале 90-х, когда мне не было ещё и трёх лет. Из-за войны, конечно. Сначала мы не планировали надолго задерживаться в Канаде, ну а потом… Мои брат с сестрой решили вернуться туда, они оба живут в Подгорице, маленьком городе около гор, а мои родители владеют квартирой на берегу моря. Черногория – маленькая, очень спокойная страна, где можно отдохнуть и расслабиться. Для меня всегда возвращаться туда – удовольствие.

Но играть ты начал именно в Канаде?
Да, мне было около восьми лет. Но никто из моей семьи никогда не играл в теннис. Я пробовал играть в уличный хоккей, но около нашего дома были теннисные корты и мой отец посоветовал мне попробовать, не знаю даже почему. Но это была хорошая идея!

По материалам «Tennis Magazine» N 426

Всего за пару лет Александр Долгополов сумел стать одной из ярких звёзд тенниса. И хоть он не выигрывал турниры «Большого шлема», зрители любят и ценят его – за уникальный стиль и умение удивлять на корте. В интервью Tennis Magazine Александр рассказал о том, как с детства играл с великими чемпионами, о своей болезни, о любви к скорости и о том, почему он не очень популярен у себя на родине.

http://s017.radikal.ru/i438/1203/f8/79b0b5c40d01.jpg

Александр, ты стал одним из открытий сезона для широкой публики, которая до 2011 года практически тебя не знала. Ты ожидал сам от себя, что сможешь так прибавить всего за несколько месяцев?
Я, конечно, не планировал того, что со мной случилось. В теннисе предсказать что-то невозможно. Но, конечно, у меня была цель подняться в рейтинге, и я очень доволен тем, что мне удалось сделать. Время от времени подводило здоровье, но в общем, год был для меня очень успешным.

Всё началось в Австралии, где ты преподнёс сюрприз, выйдя в четвертьфинал. Для тебя самого это тоже было сюрпризом?
Конечно (улыбается). Но, с другой стороны, хоть от меня никто этого и не ждал, сезоном ранее я сыграл несколько важных матчей против великолепных игроков, проигрывая иногда из-за мелочей. Я увидел, что разрыв, отделяющий меня от топ-игроков, не так уж велик. В Австралии я начал сезон уверенным в себе и был готов к тому, чтобы перейти на новый уровень.

Ты говорил о важных матчах. Был ли среди них какой-то особенный, после которого случился прорыв?
Я бы не сказал, что было что-то подобное. В прошлом у меня были травмы, которые мешали мне прогрессировать, но наконец-то они оставили меня в покое. И всё встало на свои места само собой. Я смог начать работать так, как нужно, добился пары хороших результатов на челленджерах, и один успех повлёк за собой другой. Уверенность в себе снова рождает уверенность. Я прибавлял понемногу, естественно, стал более зрелым и, конечно, сейчас чувствую себя на корте уже гораздо лучше, чем раньше. Но если говорить о матче, который всё изменил, такого не было. То, что я начал играть без травм, было важнее всего. Вообще, это самое главное для любого игрока.

И наверное, особенно для тебя, страдающего синдромом Жильбера. Расскажи, что это вообще такое?
Это наследственное заболевание, из-за которой могут возникать периоды постоянной усталости. Это не очень серьёзное заболевание. Некоторые даже не подозревают, что болеют синдромом Жильбера, потому что если ты не перегружаешь свой организм, то симптомы почти не ощущаются. Когда я много работаю над «физикой», случается, что у меня резко пропадают силы, энергия, я чувствую невероятную усталость. Я должен считаться с этим до конца своей жизни. Это врождённое заболевание, и вылечить его невозможно. Но я с ним уживаюсь. Большую часть времени всё нормально, когда же случаются наплывы усталости, я прохожу соответствующее лечение, и всё. Иногда это состояние может настигать меня на корте, но заболевание это не опасное, без тяжёлых последствий для здоровья.

Вернёмся к 2011 году. После четвертьфинала в Австралии у тебя было ещё два запоминающихся момента: первый финал на турнире в Коста-ду-Саупе, и первый титул – в Умаге. Что из этого всего было наиболее важным для тебя?
Конечно же, мой титул в Умаге. Но отправная точка была, конечно, в Австралии, где я накопил запас уверенности. Благодаря этому я смог сразу же добиться хороших результатов, в частности, финала в Коста-ду-Саупе. После этого мой путь был довольно трудным. В Майами у меня было пищевое отравление, которое подкосило меня на две-три недели. Я не мог толком ничего есть и, конечно, всё это время чувствовал себя плохо. Из-за этого я не мог нормально тренироваться и всю весну играл плохо. Но мой рейтинг позволял мне играть на крупных турнирах и я играл, однако грунтовый сезон был ужасным. Потом постепенно моя игра вернулась.

Ты смог добиться ещё одной высоты – стал игроком Топ-20. Что это значит для тебя?
Это событие символическое, но не самое главное. Знаете, между двадцатым и пятидесятым местом нет особой разницы. Куда важнее завершить год в Топ-16, чтобы играть в Австралии с этим рейтингом. Потому что когда ты в Топ-16, это уже меняет дело.

В 2009 году ты начал работать с австралийским тренером Джеком Ридером, который, видимо, тоже сыграл важную роль в твоём успехе. С чего началось ваше сотрудничество?
Нас с Джеком познакомил мой агент, который знал его. В тот период я больше не ездил на турниры с отцом и был в поисках. Мы много общались, он готовил меня к некоторым матчам и, в конце концов, мы приняли решение работать вместе.

Какой он тренер?
Как можно заметить, он очень спокойный (улыбается). Но он тонкий наблюдатель, он много анализирует игру других теннисистов, их сильные и слабые стороны. Он отлично понимает игру. Кроме того, он руководит и моей физподготовкой и, очевидно, у него это тоже получается хорошо – с тех пор, как я начал с ним работать, у меня не было серьёзных травм. Он не менял кардинально мой теннис, мы не работали конкретно над какими-то ударами, но над всей игрой в целом. И, как я уже говорил, мы проводим много времени, обсуждая теннис других игроков. Да и вообще часто разговариваем, о теннисе и обо всё остальном. Он не пичкает меня информацией о моей игре, а лишь указывает на самое важное. Безусловно, он сыграл большую роль в моём продвижении.

Ты сказал, что до того, как начал сотрудничать с Ридером, принял важное решение перестать работать с отцом, который тренировал тебя с детства. Должно быть, это решение далось нелегко? Что тебя заставило его принять?
Конечно, это решение не было простым. Но я достиг того возраста, когда уже тяжело находиться рядом с отцом каждый день. И это отражалось на моей игре. Я не играл достаточно хорошо, не получал удовольствия от времени, проводимого на корте. Мы поговорили и решили, что будет лучше остановиться. В принципе, в той или иной степени это было обоюдное решение.

Однако поначалу казалось, что этот разрыв повлиял на ваши с ним отношения.
Да, это правда. На некоторое время мы охладели друг к другу, отец плохо переносил эту ситуацию. Но это не могло длиться вечно, прежде всего он остаётся моим отцом (улыбается). Через некоторое время всё пришло в норму. Он и сейчас иногда ездит со мной на турниры и даже помогает время от времени. На US Open он был со мной вместе с моей мамой и младшей сестрой.

Раньше ты выступал под именем Долгополов-младший, но сейчас уже нет?
Действительно, я представлялся так, чтобы меня отличали от моего отца. Но в прошлом году я убрал это уточнение, мне показалось, что такое имя произносить слишком долго (улыбается).

Твой отец известен как бывший теннисист и особенно как бывший тренер твоего соотечественника Андрея Медведева. В своё время ты путешествовал по всему миру вместе с ними, наверняка у тебя сохранилось множество воспоминаний о том периоде жизни?
На самом деле, не слишком много. Когда они начали сотрудничать, мне было четыре года, так что я плохо помню, что было тогда. Потом они расстались и снова объединились, когда мне уже было около десяти лет. Я был уже более взрослым, но их сотрудничество длилось не более года. Когда Андрей играл в финале «Ролан Гаррос» 1999 года, они уже не работали вместе. Но в памяти у меня осталось немало эпизодов. В то время у них была тренировочная база в Нью-Йорке, они играли на множестве турниров. Помню, что я проводил много времени в комнатах отдыха игроков вместе с детьми других теннисистов. Мы веселились, всё время смеялись. Я часто был на кортах вместе с отцом, который начал меня тренировать с трёх лет. Иногда я даже играл с профессиональными теннисистами. На самом деле, я постоянно просил их поиграть со мной (улыбается). Наверное, я их немного утомлял. Я помню, что играл с Агасси, Граф, Курье, а особенно часто с Мустером и Россе. Неплохо!

Для ребёнка это что-то невероятное – получить возможность сыграть с такими чемпионами.
Да, но, знаете, в пять лет ты особо не обращаешь внимания на то, что перед тобой Агасси. Это просто парень, который хотел со мной поиграть! Для меня это было нормально. Я особо не понимал, кем он был.

Ты поддерживаешь сейчас связь с Медведевым?
Не очень часто. У него бизнес в Украине, он занимается политикой, вообще он довольно занятой человек. Он много путешествует. Последний раз мы с ним виделись больше года назад. Мы встречаемся нечасто, но, если такая возможность представляется, встречи проходят очень хорошо.

http://i062.radikal.ru/1203/92/fa3cde667881.jpg

Ты всю жизнь варился в профессиональном теннисе, наверное, выбор карьеры теннисиста был для тебя абсолютно естественным?
Да, в теннисе я с колыбели. Однако родители не заставляли меня играть, но они видели, что мне нравится быть с ракеткой в руках. Когда я был маленьким, я постоянно просил их поиграть. Играть, играть, играть – кроме этого я ни о чём не говорил (улыбается)! И они продолжали играть со мной, но я не занимался этим для того, чтобы стать профессиональным теннисистом. Мне просто нравилось играть, вот и всё. Потом в 11 -12 лет я начал участвовать в международных турнирах, всё стало серьёзнее. Так я проходил этап за этапом, но всё это происходило само собой, это никогда не было проектом моего отца.

Хоть ты и вырос среди чемпионов, ты смог развить свой собственный стиль игры, стиль уникальный, который и принёс тебе известность. Этот стиль для тебя естественен, или же ты много работал, чтобы играть так?
Это естественный стиль. Но, конечно, я много работал, потому что у моей игры точная механика, требующая постоянной отработки. Моя идея в том, чтобы делать на корте то, что я хочу, варьировать удары, пытаться выигрывать очки. Конечно, я не упускаю из виду тактический аспект, стараюсь действовать по сопернику. На корте я хочу быть свободным, делать то, что нравится мне и тогда, когда мне хочется. Мою игру трудно описать, потому что я могу играть в абсолютно разной манере в зависимости от матча, от моих собственных ощущений. Иногда я особенно чувствую свой бэкхенд, иногда укороченные удары, иногда у меня хорошо идёт подача, иногда приём. Каждый день всё меняется! И я приспосабливаюсь к этому.

Некоторые сравнивают твою игру с теннисом Санторо, что ты об этом думаешь?
Я не особо с этим согласен. Конечно, я много использую резаные удары, но, как мне кажется, в моём арсенале больше оружия. Я могу лучше подавать, бить сильнее, выходить к сетке.

Часто говорят о твоей подаче – у тебя довольно низкий подброс мяча, после которого следует очень быстрое движение. Такая техника – твоё изобретение или тебя этому научили?
Да, в основном это моё изобретение. Всё из-за того, что в своё время я был довольно маленьким для своего возраста. Я начал активно расти с четырнадцати-пятнадцати лет, а до этого мне приходилось подпрыгивать выше на подаче, больше использовать свои ноги, чтобы эффективнее подавать. Так выработалось это движение, ну а потом я уже его не менял.

Есть мнение, что ты мог быть играть лучше, если бы у тебя была техника, близкая к классической. Ты согласен с этим?
Знаете, все любят давать советы. Нет, я не согласен с этим. Многие играют в почти одинаковой манере и, как мне кажется, хорошо уметь что-то другое, чем бы можно было удивить соперника. В любом случае, мне бы не доставляло удовольствия играть в стандартный теннис и, кроме того, у меня нет для этого достаточно здоровья. Поэтому я играю в своём стиле. Помимо всего прочего, я получаю огромное удовольствие на корте, играя в свою игру. Ну конечно, не всегда, но чаще всего это именно так. И мне кажется, что публике нравится, как я играю. Большинство теннисистов предлагают им одно и то же, бег по задней линии, сильные подачи, никакого разнообразия в исполнении, отсутствие игры с лёта. Я же предлагаю что-то отличное от других, и я думаю что им это нравится.

Говорят, что отец строил твою игру на коротких комбинациях, чтобы снизить влияние имеющихся у тебя проблем с физикой.
Да. Когда мне диагностировали синдром Жильбера, стало понятно, что я не могу строить свою игру на бесконечных ралли на задней линии. Я не бегаю тысячи часов на тренировках, как, например, многие испанские игроки. Конечно, я работаю над своим физическим развитием, но я никогда не пытался играть в таком же стиле, как Надаль. У меня нет для этого здоровья. Поэтому я начал играть по-другому.

Твой стиль уникален, это понятно. А ты сам, как личность, тоже такой уникальный?
Думаю, да (улыбается). Но вообще, в некотором роде мы все уникальны! Трудно говорить о своей личности. Я довольно спокойный, стараюсь не воспринимать теннис слишком серьёзно. Ведь теннис – не самое главное. Главное, чтобы ты сам и твои близкие были здоровы.

Помимо тенниса, как кажется, ты помешан на гоночных автомобилях. Это правда?
Да! Я обожаю скорость. Раньше у меня была Subaru, которую я продал, сейчас у меня Nissan GTR. Я принимаю участие в коротких заездах, это очень популярно в Украине, во многих городах организуют подобные соревнования. Я не зарабатываю на этом денег – нужны спонсоры, а для того, чтобы были спонсоры, нужно быть профессионалом и больше ничем другим не заниматься. Для меня это хобби, страсть. На это не уходит много времени, потому что рядом есть люди, которые занимаются подготовкой машины. Во время заездов я лишь сажусь в автомобиль и нажимаю на газ. У меня есть финансовая возможность позволить себе это, и поэтому моё увлечение не влияет на мой распорядок дня.

Вернёмся к теннису. У тебя есть проблемы с Федерацией тенниса Украины. В чём именно причина всего этого?
Имеются определённые разногласия с руководством Федерации, которое, как мне кажется, не учитывает интересы игроков. Я об этом им сказал. Сейчас я оставил это в стороне и решил снова играть за сборную в Кубке Дэвиса. Я не собираюсь играть за другую страну, как иногда говорят. Я родился в Украине, живу в Киеве, и стараюсь возвращаться сюда как только могу. У меня нигде больше нет другой базы, это моя страна, хоть я и постоянно в разъездах.

Ты популярен у себя на родине?
Не очень. Проблема в том, что украинцы фактически не могут смотреть теннис по телевидению. Ни один национальный канал не транслирует турниры, даже турниры «Большого шлема» и Кубок Дэвиса. Если хочешь смотреть теннис, нужно потратить сотню долларов в месяц на российские каналы. Немногие могут себе это позволить. Поэтому меня мало кто знает. Возможно, сейчас таких людей больше, потому что обо мне начали время от времени говорить в новостях. Но у меня нет такой популярности, которая могла бы быть в другой стране, где теннис активнее продвигается. Возможно, благодаря моему успеху что-то изменится. Скажем, если я войду в Топ-10, быть может, некоторые каналы захотят транслировать турниры. Во всяком случае, я на это надеюсь.

У украинской команды может быть неплохое будущее, учитывая, например, прогресс Сергея Бубки, который на пару лет тебя старше.
Я надеюсь. Времена меняются – у нашего тенниса было несколько трудных лет, но сейчас появляются хорошие молодые игроки. Сергей хороший парень, я знаю его ещё с юниоров. Я думаю, что у него есть хороший потенциал, который он пока ещё не реализовал. У него есть игра, физика, он отлично подаёт, прекрасно чувствует себя на задней линии. Если всё будет идти хорошо, он может стать отличным игроком.

В заключение поговорим о будущем. До какого предела, как тебе кажется, ты мог бы дойти?
Я не ставлю перед собой каких-то границ. Почему бы однажды не стать первой ракеткой мира? Если я продолжу постоянно прогрессировать, буду здоров, то всё возможно. В любом случае, моя цель – стать первым. Но я знаю, что для этого придётся много работать – в частности, над подачей, особенно над первой подачей, процент попадания которой у меня слишком низкий. Мне нужно прибавлять в физике, потому что мои рисковые удары должны быть и сильными. Если говорить в общем, я должен стать немного сильнее во всём. Если у меня это получится, я думаю, что моя игра позволит мне подняться очень высоко. Кто знает? У меня есть ещё четыре-пять лучших лет впереди, так что всё возможно. Я буду прикладывать максимум усилий, и через несколько лет будет видно, на что я способен.

По материалам Tennis Magazine N 424

Перевод беседы с Александром – в новом выпуске блога «Теннис Online»,
02 марта 15:44 | автор: RANDAJAD
sports.ru/tribuna/blogs

Вложение 1101

Хуан Мартин дель Потро: «Я не был уверен, что смогу снова играть»

Хуан Мартин дель Потро, победитель US Open 2009 года, целый год не играл в туре из-за серьёзной травмы запястья, которая едва не стоила ему теннисной карьеры. Но аргентинец сумел восстановиться и начал карьеру почти с нуля. В интервью «Tennis Magazine» дель Потро рассказал, как далось ему возвращение в тур, чем он занимался, пока не играл, а также поведал о своём увлечении архитектурой и развеял миф о проблемах в отношениях с Давидом Налбандяном.


Хуан Мартин, прошло уже больше года с тех пор, как ты вернулся после травмы запястья. Были взлёты и падения, но есть ощущение, что с начала года ты прибавил. Как тебе кажется, ты готов вернуться на своё прежнее место среди лучших?

Посмотрим (улыбается). Но, действительно, я чувствую себя всё лучше и лучше. Я будто выхожу из какого-то туннеля. После ужасного 2010 года я понимаю, насколько сложно было вернуться и снова заиграть хорошо. Иметь возможность снова принимать участие в соревнованиях – это уже что-то. Но вернуться на хороший уровень и играть стабильно турнир за турниром на разных покрытиях – это совсем другое. Несмотря ни на что, 2011-й год не был для меня таким уж плохим. Я завершил сезон на подступах к Топ-10, мне удалось показать хорошую игру и моментами у меня были отличные ощущения от собственной игры – например, на «Уимблдоне». Я чувствовал себя довольно комфортно в игре в стиле сёрв-энд-воллей, и это меня порадовало, укрепив в моих намерениях развивать после возвращения свою игру в этом направлении. Сегодня я играю агрессивнее чем раньше, и думаю, что я буду продолжать в том же духе. Действительно, с начала года я играю в общем хорошо, мне удалось добиться неплохих результатов. Цель на оставшийся сезон – подняться как можно выше, и как можно скорее. То есть я хочу быть там, где я был два года назад – среди пяти лучших игроков мира.

То есть сейчас ты чётко формулируешь свою цель – быть в Топ-5?

Да, может быть это можно назвать целью, но всё-таки я сосредоточен на том, чтобы моя игра достигла такого уровня, который бы позволил мне вернуть тот рейтинг, который был у меня до травмы. Пока я этого не добился. Я вернулся в десятку, и это тоже было важным этапом. После «Уимблдона» мне почти не нужно будет защищать очков, так что свободы действий будет больше. Сейчас я столкнулся с давлением, которое отличается от того, что было в прошлом году: у меня хороший рейтинг и я получаю первые номера посева, соответственно, от меня и ждут большего. Но думаю, что я готов к этому.

Как тебе кажется, ты ещё далёк от своего лучшего уровня?

Думаю, что день за днём я к нему приближаюсь. Почти каждый день я чувствую небольшие улучшения в своей игре, в своей физической форме. В Австралии я впервые с 2009 года сыграл в четвертьфинале на турнире «Большого шлема». Потом легко победил Бердыха в Роттердаме, это очень важная победа – впервые за долгое время я победил игрока Топ-10. Это показывает, что я действительно прибавляю.

Со стороны бывает сложно понять, насколько тяжело возвращаться на топ-уровень после такого долгого перерыва. Что было самым сложным?

Самое главное это ощущения. Когда ты возвращаешься в тур, кажется, что все игроки сильно прибавили и что все они играют лучше, чем ты. Как будто приходится играть с одними федерерами (улыбается). Это довольно непросто… В свою очередь, тебе самому кажется, что ты на самом дне, что ты ужасно далёк от своего лучшего уровня. Как будто перед тобой гора, которую надо преодолеть. Когда я вернулся, то был рад, что снова здоров, но быстро понял, что пора приступать ко второй битве – битве за утерянные позиции. С психологической точки зрения это крайне тяжело. Да и физически тоже, потому что тебе надо постоянно быть в стопроцентной готовности. В этот период нет ни одного матча, который можно было бы назвать простым, когда ты чувствуешь, что у тебя есть определённое преимущество перед соперником. Каждый матч превращается в сражение.

Перед тем, как снова начать играть, ты ожидал, что тебя ждёт настолько долгий путь?

Да, я знал, что это будет сложно и что потребуется время. Но, как мне кажется, в моём случае всё случилось довольно быстро. В начале прошлого сезона я был где-то между 300 и 400 местом в рейтинге, я уже и не вспомню, когда был так низко (в январе 2011 года Хуан Мартин опустился до 485 строчки в рейтинге). А уже год спустя я снова в десятке. Так что мой прогресс был быстрым. Однако, я всё ещё очень далёк от Джоковича, Надаля и Федерера. Покрыть отставание от них гораздо сложнее. Это как раз то, что я буду стараться делать. Здесь как раз и требуется стабильность. У меня были неплохие результаты в начале года, теперь нужно сохранять тот же уровень турнир за турниром, хоть это и непросто.

Как ты думаешь, процесс возвращения на вершину так сложен только для тебя, или же это заняло бы столько же времени у любого другого игрока?

После такого продолжительного простоя есть только один способ вернуться. Нужно убедиться, что травма залечена окончательно. Затем, требуется время на то, чтобы вернуться к тренировкам, потом вернуться в тур, время на то, чтобы что-то улучшить, чтобы набраться уверенности. Всего этого нельзя достичь за день. Но, повторюсь, я считаю, что я преодолел все эти этапы достаточно быстро. Я полноценно вернулся в январе 2011 года и уже месяц спустя взял титул в Делрей-Бич. Конечно, потом всё равно нужно было приобрести стабильность, но всё равно всё прошло очень быстро.

Какое главное чувство ты испытываешь сейчас на корте: ты всё ещё немного подавлен из-за того, что потерял так много времени, или же просто счастлив вновь быть на корте?

На ситуацию всегда можно смотреть с разных сторон. Но, в общем, я понимаю, сколько у меня было шансов на то, чтобы вернуться в теннис. Пока я лечился, я не был уверен, что смогу снова играть. Так что снова быть тут, встречаться с другими игроками, играть перед полными трибунами, чувствовать поддержку людей – для меня это самое главное. Именно ради этого я играю в теннис. Но, конечно, бывали и трудные моменты. Я был четвёртой ракеткой мира, боролся за первую строчку, и вдруг раз – и всё исчезло. Конечно, это тяжело. Но такова жизнь. Сейчас моя травма – дело прошлое, я с нетерпением жду того, что случится со мной в будущем. В конце концов, мне только 23 года и в моей игре ещё есть много того, что можно было бы улучшить, и, без сомнения, впереди меня ждёт ещё много приятных моментов.

Тебе, конечно, непросто постоянно говорить о травме, но не мог бы ты рассказать, как ты пережил то время, когда лечился?

Ситуация была запутанная. Потребовалось три или четыре месяца только для того, чтобы точно определить природу этой травмы и лучший способ её лечения. Я встречался со множеством докторов, которые не были согласны друг с другом. Одни советовали делать операцию, другие – просто отдыхать. В конце концов, я поехал на консультацию к крупному специалисту, доктору Ричарду Бергеру, в США, в Миннесоту, и прислушался к его мнению. Ему тоже потребовалось время на то, чтобы поставить правильный диагноз, и в итоге он принял решение оперировать меня в мае. После операции я абсолютно ничего не делал четыре недели – моя рука была загипсована почти до плеча, так что любое движение, которое люди делают в обычной жизни, мне было сделать трудно. Мне снимали гипс только один раз, так что только тогда я смог подержать ракетку в руках. Но только слегка, потому что поначалу я сильно боялся. Хотя причин бояться не было – боль ушла. Я был очень зажат и мне потребовалось определённое время, чтобы расслабиться. Я начал тренироваться довольно поздно, и, когда решил снова принять участие в турнирах, был не очень-то готов. Кроме того, на корте меня охватывал страх. Тогда было лучше остановиться, ещё поработать над физикой и психикой, чтобы быть готовым к следующему сезону.

Чем ты занимался, пока не мог играть в теннис?

Ничем особенным. Я полностью посвятил себя реабилитации, упражнениям, которые позволили бы мне восстановить форму. Это требует времени и энергии. Всё это время я оставался в Аргентине, был то у себя в Тандиле, то в Буэнос-Айресе. Я провёл максимально возможное время со своими родителями, семьёй, друзьями. Для меня это было важно, в такие моменты очень нужна поддержка. Моё окружение не давало мне оставаться одному. Я получил много сообщений от других игроков, в частности, от Федерера, Надаля, Маррея, Джоковича и, конечно, от аргентинских теннисистов. Звонки, письма, смс… Сейчас, когда я уже здоров, мне не остаётся ничего кроме как поблагодарить их за поддержку. Они понимали, что мне очень грустно, и старались меня подбодрить. Такое внимание тоже очень важно – это значит, что тебя ценят, что куда важнее, чем просто хорошо играть в теннис. В таких ситуациях ты хватаешься за все эти мелочи, чтобы выстоять. Моя вера в Бога, воспоминания о моей ушедшей сестре – это тоже помогало мне в трудные минуты (старшая сестра Хуана Мартина погибла в возрасте восьми лет в автомобильной аварии, когда ему самому было четыре года; в конце каждого матча он мысленно обращается к ней, поднимая глаза к небу – Хуан Мартин уверен, что сестра незримо поддерживает его). Так мне удавалось оставаться позитивно настроенным во время моего вынужденного отпуска.

Чтобы поддерживать этот настрой, смотрел ли ты матчи, например, запись своей победы на US Open?

Да. Но просмотр на меня влиял всегда по-разному. Иногда я начинал грустить, а иногда, наоборот, моё желание вернуться удесятерялось. Теперь, когда я вернулся, я уже не смотрю эти видео. Я остаюсь в настоящем и смотрю в будущее.

Для многих после победы на US Open ты стал будущим номером один. После твоего перерыва, можно сказать, это место занял Джокович. Как ты это воспринял, не было ли у тебя ощущения несправедливости, а, может быть, и зависти?

Нет, нет. Джокович абсолютно заслужил своё первое место. Он играет невероятно хорошо, у него был фантастический сезон. Мне было грустно лишь от того, что я не мог быть одним из них, из той группы, которая борется за первое место. Но меня выбросила из неё травма. Это не то же самое, что опускаться вниз из-за того, что начинаешь угасать.

Перед травмой ты был на одном уровне с Джоковичем. Сейчас во время встреч ты боишься его меньше, чем, например, Надаля или Федерера?

Нет, я отношусь к нему с тем же уважением. Да и вообще мы друг к другу относимся с уважением. Мы играли много раз после моего возвращения и я могу сказать, что он – настоящая первая ракетка мира. И, думаю, он останется ею надолго, сейчас он лучший игрок, вот и всё. Мне пока далеко до его уровня, но я знаю, что могу его победить. Однако мне ещё предстоит прибавить в уверенности.

К разговору о Джоковиче – не кажется ли тебе, что за время твоего отсутствия общий уровень тенниса поднялся ещё на одну ступень?

Да, возможно так и есть. В целом игроки сильнее, быстрее и агрессивнее, чем несколько лет назад. Парни с первого по двухсотый номер рейтинга очень сильно бьют по мячу. За последние пять лет, как мне кажется, уровень игры вырос и, естественно, мою ситуацию это только усугубляло.

Можно ли сказать, что у тебя началась вторая карьера?

У меня нет ощущения, что мой титул на US Open был завоёван так уж давно. Каждый день меня посещают воспоминания о той победе. На Аргентину эта победа оказала большое влияние, тысячи людей тогда пришли, чтобы встретить меня из Нью-Йорка. Моя победа изменила и ситуацию в теннисе, потому что я стал первым, кто смог победить подряд Надаля и Федерера на турнире «Большого шлема». Кроме того, я положил конец их невероятной серии побед на этих турнирах. Это была лучшая победа в моей жизни. Но после настали тяжёлые времена, мне пришлось начинать с нуля. Так что, да, возвращение к игре после травмы, это как вторая карьера. Я всегда вспоминаю о том, чего мне удалось добиться до травмы. Но я повзрослел, мне уже не двадцать лет, у меня больше опыта и я пользуюсь им и на корте, и в моей повседневной жизни.

Какие ощущения у тебя от Парижа, от «Ролан Гаррос»?

У меня хорошие воспоминания о Париже. Здесь я играл против Надаля, Федерера, Джоковича. Именно здесь, в 2009 году, я впервые добрался до полуфинала на турнире «Большого шлема». Это было для меня очень важно. Я был очень близок к победе над Федерером и, если бы победил, думаю, что взял бы здесь титул. В момент, когда я проиграл, я был сильно расстроен, потому что был очень близок к финалу и первой победе на таком важном турнире. Но играть с Федерером и быть близко к победе над ним – это тоже хорошо. Для меня тот турнир навсегда останется волшебным – мне было всего 20 лет, и всё то, что я переживал, было будто сном, который становился явью.

Как тебе кажется, в этом сезоне у тебя есть шанс победить на турнире «Большого шлема»?

Посмотрим. Победа на турнире «Большого шлема» – это невероятные, уникальные ощущения. Победить здесь крайне сложно, среди тех, кто сейчас играет, таких не так уж много (их шесть: Федерер, Надаль, Джокович, Хьюитт, Роддик, Ферреро и сам дель Потро) и я горд тем, что являюсь одним из них. Для меня огромный вызов выиграть турнир «Большого шлема» ещё раз. Я стараюсь совершенствоваться и надеюсь сыграть с Надалем, Федерером и Джоковичем на равных. Но сейчас я возвращаюсь к своему лучшему теннису и если я смогу сыграть на сто процентов на этих турнирах, то для меня это будет отлично.

В этом году ты впервые примешь участие в Олимпиаде. Каково тебе быть одним из участников такого турнира?

Я с нетерпением жду того, чтобы сыграть в Лондоне. Я разговаривал со многими спортсменами и они говорили мне, что это исключительный опыт и необыкновенное событие. Участвовать в церемонии открытия, гулять по олимпийской деревне – я очень хочу пережить эти моменты. Без сомнений, эмоций здесь даже больше, чем на турнире «Большого шлема», но, думаю, что я поставил бы на один уровень золото на Олимпиаде и победу на турнире «Большого шлема». На траве будет сложно, но случиться может всё что угодно. Конечно, три первые ракетки мира будут фаворитами, как и Маррей, который сыграет дома. Но «Уимблдон», который играется всего за несколько недель до начала Олимпийских игр, станет отличным местом для подготовки.

Часто говорят, что у вас с Давидом Налбандяном напряжённые отношения. Эти слухи имеют отношение к действительности?

Нет, это неправда. Мы с Давидом в хороших отношениях. Друзья у меня в Тандиле, Давид же для меня больше коллега, но мы часто общаемся и между нами нет никакой напряжённости.

Поговорим более конкретно о тебе. Кто был образцом для подражания в юности для тебя?

Для аргентинцев, которым нравится теннис, самый любимый игрок – Гильермо Вилас. Я был очень маленьким, когда он играл в туре, но я знаю, чего ему удалось достичь, его историю. После, я думаю, меня вдохновляли такие игроки как Марат Сафин или Ллейтон Хьюитт. Но должен признаться, что играть в то же время, что и Надаль, Федерер, Джокович – для меня это нечто особенное.

Франко Давин тренирует тебя уже четыре года. Как началось ваше сотрудничество?

На протяжении долгого времени у меня был один тренер, Марсело Гомес. Он научил меня играть в теннис. Я начал заниматься с ним в Тандиле когда мне было семь лет и более десяти лет мы оставались вместе. Потом около года у меня был другой тренер, пока я не начал работать с Франко перед турниром в Майами в марте 2008 года. Я сам попросил его стать моим тренером. Он только что закончил работать с Гастоном Гаудио, был незанят и хотел поработать с другим игроком. И в год начала нашего сотрудничества я начал побеждать (Хуан Мартин выиграл тогда четыре титула – в Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Кицбюэле и Токио). Именно в этот момент фактически началась моя профессиональная карьера. Но я, тем не менее, общаюсь и с Марсело. Когда я приезжаю в Тандил, я часто вижусь с ним и не отказываю себе в том, чтобы с ним потренироваться.

В твоём профайле на сайте ATP написано, что, если бы ты не стал теннисистом, то, возможно, был бы архитектором. Это правда?

Ох… Я бы наверное скорее был футболистом! Но, действительно, я интересуюсь архитектурой. Я не особо хорошо рисую, но мне нравится изучать архитектуру зданий в разных городах мира, я читаю довольно много журналов на эту тему. Возможно, что это могло бы быть моей профессией. Но, думаю, я сделал правильный выбор, остановившись на теннисе (улыбается).

Тебе только 23 года, но ты предполагаешь, до какого возраста мог бы играть?

Я бы хотел играть в теннис ещё многие годы, но это будет зависеть от моего тела, оно решает, сколько будет длиться моя карьера. У меня не такая физическая форма, как у Надаля, во мне почти два метра роста и двигаться по корту мне не всегда легко. Но если я буду здоров, то мне бы хотелось играть так долго, как это возможно.


По материалам Tennis Magazine
Перевод беседы с первой ракеткой Аргентины – в новом выпуске блога «Теннис Online».
автор: RANDAJAD
sports.ru/tribuna/blogs
25 июня 00:18